Оставив эту затею, я вошла в соседнюю комнату. Только сейчас я поняла, насколько непросто мне будет освободиться. Я не знала, куда упали ключи - на кровать или на ковёр. Я решила начать с кровати и двинулась к ней - но она оказалась ближе, чем я думала, и, ударившись голенью, я рухнула лицом вниз, не в силах смягчить удар. Соски пронзила острая боль, и моя маленькая чувственная игра оказалась вдруг не такой уж и чувственной. Соски уже начинали пульсировать, пока я, извиваясь, переваливалась на бок и пыталась сесть прямо.
Каким-то образом во время падения наручники затянуло ещё туже, и запястья болели. Во мне крепло неуютное чувство, что я совершила большую ошибку. Я попыталась дотянуться из-за спины до повязки на глазах, но не тут-то было. Я попробовала достать до зажимов, но слишком туго застёгнутые наручники отзывались болью в руках, пока я пыталась дотянуться пальцами до правого соска, стиснутого зубчиками.
С нарастающей паникой я начала ощупывать покрывало, стараясь не терять головы и искать методично. Затем я услышала его - успокаивающий звон ключей. Но тут я поняла, что звон был вызван падением, и что ключи свалились в промежуток между кроватью и стенкой. Сердце у меня ушло в пятки. Кровать была слишком тяжёлой, чтобы сдвинуть её до боли скованными сзади руками. Достать ключи можно было, лишь забравшись под кровать... и я знала, как мало под ней места.
Кое-как я опустилась на ковёр и, сидя там, ухитрилась засунуть ноги под кровать. Я нащупала ключи, но затянутыми в чулки пальцами ног не могла подцепить их. Я бессильно выругалась, не зная, что делать дальше. Наконец, не видя иного выхода, я перекатилась на живот и полезла под кровать сама. Я не ждала от этого шага ничего хорошего, и оказалась права. Мои соски простреливало огнём, пока я кляла себя за свою глупость. Боль была такой, что к глазам подступали слёзы. Обещая себе больше никогда-никогда так не делать, я извивалась и корчилась под кроватью, ощущая, как жёсткий ковёр натирает грудь и как зажимы натягиваются под моим весом. Казалось, прошла вечность, прежде чем я ощутила под правой грудью холодный металл ключей и извернулась так, чтобы достать их пальцами.
Я думала, что самое сложное теперь позади, но поняла, что, скорчившись в тесноте под кроватью, не могу попасть ключом в замок. Сопя с облегчением, но всё ещё терзаясь предчувствием, что всё может оказаться куда серьёзнее, я поползла на другую сторону кровати, кусая губы от причиняемой зажимами боли. Всхлипывая, я кое-как села, чтобы на грудь наконец ничего не давило, после чего поднялась на ноги.
Я надевала наручники наобум, не думая о том, где у них замки и с какой стороны они находятся. Осторожное ощупывание выявило, что обе скважины находятся внутри, на противоположной от пальцев стороне. Я отчаянно вывернула запястья и начала орудовать ключами, вовремя вспомнив переставить стоп-рычажок в положение (я надеялась) "выкл". Прошло, наверное, минут пять, прежде чем я, после ряда всё более отчаянных попыток, смогла наконец вставить ключ в один из замков, и ещё несколько попыток ушло на то, чтобы повернуть его там.
Собачка замка щёлкнула, и моё запястье обрело свободу. Я снова расплакалась - на этот раз от облегчения. Всё моё возбуждение давно испарилось, пока я снимала с себя второй браслет и осторожно отцепляла зажимы с многострадальных сосков. Кровь снова прилила к ним, и я простонала сквозь стиснутые зубы. В тот момент я была уверена, что усвоила урок как следует. Интересно, догадывался ли приславший зажимы и наручники человек, какое именно применение они найдут...
* * *
Наступило Рождество. Я решила побаловать себя восхитительным блюдом из морепродуктов вместе с бутылочкой "шардонэ". Вряд ли это была рождественская еда в традиционно английском понимании, но я предпочитала свободный австралийский стиль, с его барбекю и салатом во время обеда - или возможностью съесть его вечером, если днём было слишком жарко. Время шло, и вскоре настала пора окунуться в бассейн, а затем и посмотреть какой-нибудь фильм. К сожалению, выбор фильма наугад не оправдался, и под воздействием вина, жаркого дня и тягучего сюжета я продремала на диване пару часов.
Когда я проснулась, уже начинало темнеть. Сперва я не могла понять, где нахожусь, но потом опомнилась. Почему-то мне казалось, что я проснулась оттого, что что-то не так. Я прислушалась, но в доме было тихо - не считая шороха вентилятора, месившего воздух под потолком. Что-то, тем не менее, всё равно было не так, и я направилась к входной двери. Открыв её, я сразу поняла, что меня насторожило. На крыльце лежал новый рождественский подарок, упакованный точно так же, как и предыдущий.
Я подняла его, быстро оглядевшись вокруг. В округе было тихо, не считая воплей ребятишек, радовавшихся новым велосипедам. Я быстро закрыла дверь и опёрлась на неё, тяжело дыша. Кто бы это ни был, он стоял за моей дверью, пока я спала, и сама мысль об этом перепугала меня не на шутку. Мне становилось по-настоящему страшно.
Я смотрела на плоскую картонку, похожую на коробку конфет, всё в той же обёрточной бумаге с санта-клаусами. Я нерешительно потрясла её, но определить, что внутри, не смогла. Не желая томиться далее, я содрала обёртку и открыла коробку. Внутри был запечатанный конверт, поверх которого лежал чёрный кожаный ошейник.
На миг я опешила. Не знаю, чего именно я ждала, но явно не этого. Внезапно символизм этого предмета ударил меня как обухом по голове - особенно в свете того, как я носила его у Грэма. Он объяснял мне, что означает ошейник для Господина и для Нижней, и как он важен в качестве символа отношений.
Этот ошейник был широким, из лакированной кожи, с двумя шпеньками на пряжке. Сразу за пряжкой находилась петля, на которую можно было надеть свободный конец, после чего застегнуть сверху замок. Я была вынуждена признать, что передо мной очень добротное изделие. Откинувшись на диван, я вскрыла конверт.
Сообщение было напечатано крупным, жирным готическим шрифтом. Оно гласило...
"Я, Джен Элизабет Шервуд, по своей собственной воле, настоящим заверяю, что ни под сторонним влиянием, ни из корыстных побуждений позволяю своему Хозяину надеть себе на шею дрессировочный ошейник. Подобным же образом удостоверяю, что желаю исполнять всё, что прикажет мне мой Хозяин. Я делаю это не из страха и не из спешки, и намерена стойко выдерживать курс своего обучения столь долго, сколь М/мы сочтём это для Н/нас необходимым. Я, Джен Элизабет Шервуд, в Вашем, Хозяин, присутствии обязуюсь всегда преклонять колени, по своему желанию и доброй воле, и предлагаю Вам свою шею для помещения туда Вашего символа в виде дрессировочного ошейника.
Обязуюсь встречать Вас на пороге объятиями и поцелуями, и затем я буду молча ждать, пока Вы не сядете, после чего я достану свой ошейник и встану на колени рядом с Вами, дабы Вы могли надеть его на меня. Обязуюсь вести себя как верная и покорная нижняя. Обязуюсь выполнять все Ваши приказы, коль скоро они не будут нести вреда мне или окружающим людям. Обязуюсь всегда уважать Вас и уважать всех, кого уважаете Вы. Обязуюсь по своей воле не делать ничего, что шло бы вразрез с Вашими приказаниями. Обязуюсь рассказывать Вам обо всех своих мыслях и чувствах, так или иначе связанных с нашими отношениями. "
После чего шла одна лишь строчка...
"Ты знаешь, что хочешь этого, Джен".
Руки у меня задрожали. Я встала и несколько раз прошлась по комнате взад-вперёд. Этот человек явно хотел сделать меня своей нижней. Я была уверена, что это "он" - отчего-то мысль о Госпоже не укладывалась у меня в голове. Наверно, Эш был прав. Наверно, пора было звонить в полицию и рассказать им обо всём. Но почему-то я не могла заставить себя пойти на это - раскрыть себя напоказ, навстречу вопросам, инсинуациям, похабным намёкам, которые неизбежно бы возникли во время расследования. За всеми этими завуалированными угрозами крылась истина, которую я не могла скрыть.
Впрочем, угрозы ли это были? Грэм - с его жестокой расправой, после которой он отправил меня на все четыре стороны - и Эш, они оба объяснили мне философию подлинных отношений "господин-нижняя". Это же выходило далеко за рамки таких отношений - за рамки простых сексуальных удовольствий, за рамки эротической или мазохистской боли, в царство полного подчинения. Это было то, что называют "обменом властью", или "лайфстайл" - полное подчинение 24 часа в сутки, 7 дней в неделю.
Я никогда не желала этого. Несмотря на удовольствие, получаемое мной от подчинения другим, у меня была своя жизнь, которая не включала в себя круглосуточное служение Господину. Мне хватало ума, чтобы понять, что такое никогда бы меня не устроило, и я никогда к такому не стремилась. Я слишком дорожила своей свободой по окончании сеанса. Конечно, это не мешало мне с наслаждением окунаться в сабспейс и предаваться разнообразным фантазиям. Грэм показал мне, как можно их обсуждать, как желания каждой стороны можно выстраивать в список, дабы на его основе взаимно обогащать каждую встречу.
Но это было совсем другое. Куда более зловещее. Называйте это слежкой, преследованием, охотой, как угодно. За мной наблюдали, видели каждый мой шаг, и от этого волосы у меня вставали дыбом.
* * *
Последовавшие за этим несколько дней вымотали мне все нервы. Письма перестали приходить так же внезапно, как и начали, и всё стихло. Почему-то это ещё больше меня беспокоило. Это было всё равно что стоять перед своим господином связанной, с повязкой на глазах, не зная, что он собирается с тобой сделать. Дошло до того, что с наступлением темноты я подпрыгивала при каждом шорохе в доме. Я написала Эшу о том, что произошло. Он настаивал, что нужно обратиться в полицию, но я не хотела этого делать.
Он сказал, что решил остаться у родственников в Кэрнсе на Новый год, и пожелал мне удачного перелёта в Сиэтл. Этому, увы, не суждено сбыться в самом скором времени. Между Рождеством и Новым годом я работала, и это помогало мне отвлечься от того, что произошло в сочельник. Я купила себе пару вещей, необходимых для путешествия, в сотый раз проверила билеты и паспорт и переупаковала чемоданы.
Новый год пришёл и ушёл. Признаюсь, я проспала всю ночь. Праздник вызывал в моей душе всё меньше чувств, и я с огорчением подумала, что это, видимо, подкрадывается старость. Осталась всего одна ночёвка в доме, и меня охватило волнение. Я уже давно не выезжала за рубеж, и поездка обещала быть интересной. Несколько дней в Лос-Анджелесе, и потом в Сиэтл. Должно было быть здорово.
В ту же самую ночь меня похитили.
Глава 5
Так и начался мой плен - с неопределённого периода времени, в течение которого я, крепко связанная, лежала на кровати. Я не смогу внятно описать всю суматоху мыслей, царившую тогда у меня в голове. Мой мир перевернулся с ног на голову в течение часа. Мне надо было улетать в Сиэтл! Эта мысль, против всякой логики, продолжала настырно всплывать на поверхность. Меня похитили, я лежала связанная и беспомощная, впереди была неизвестность, а может, и смерть - но мой дурацкий мозг продолжал напоминать мне о пропущенном рейсе.
Через какое-то время заболели туго связанные руки, вывернутые за спину. От напряжения в руках начали болеть и плечи, и от нарушенного кровообращения запястья и ступни начало покалывать. Я шевельнулась, но эта лишняя нагрузка на связанные конечности не привела ни к чему хорошему.
В какой-то момент нос забился соплями - видимо, от рыданий, которыми я до сих пор продолжала захлёбываться под тугими мотками ленты. Я было запаниковала, но затем решила сморкнуться изо всех сил. Мне было уже плевать на гигиену. От туго намотанной ленты у меня разболелась голова, я была совсем одна, и меня терзали боль и страх.
Кто же меня похитил? Голос его напоминал англичанина - пожалуй, с лондонским акцентом, но не совсем. Что-то в его интонациях заставляло заподозрить поддельный акцент. Что ему было от меня нужно? Сколько он собирался меня тут держать? Из-за денег это, или из-за чего похуже? Вряд ли это деньги, решила я. Родственников, способных заплатить выкуп, у меня не было, а последние остатки моего наследства ушли на покупку дома. Вряд ли дело в моих богатствах. Оставался лишь секс, или какой-то другой извращённый повод.
Мелко дрожа, дыша часто и прерывисто, я наконец осознала весь ужас произошедшего. С жутким ощущением внутри живота я поняла, что в течение ближайших трёх недель меня даже не будут искать. По крайней мере, столько времени меня не должно было быть на работе. А организаторы конференции и авиакомпания, надо полагать, просто вычеркнут меня ввиду неявки. Все приготовления я организовывала из дома, поэтому любые попытки выйти со мной на связь окончатся лишь гудками на том конце линии.
Тревожные сигналы вовсю звенели в моей голове, пока все эти совпадения терзали мои серые клетки. За этим явно что-то крылось и, образно говоря, подавало мне знаки, которых я не могла понять. Что же ещё я забыла? Я старалась привести мысли в порядок, но боль от моей обвязки и нарушенного кровообращения в руках мешала сосредоточиться.
В комнате было тепло, и от попыток перевалиться с правого бока на левый я вспотела. Я чувствовала, как пот впитывается в шёлк ночной рубашки и тонкими ручейками сбегает по шее. Мысли начали разбегаться, и всё начал заволакивать какой-то туман. Я понимала, что надо сосредоточиться, что я упускаю из виду что-то важное...
Несмотря на всю суровость своей позы, я, видимо, задремала.