Я странная.
Я была такою с самого детства. Я почти не помню, как меня приучили к мысли о запретности некоторых действий с собственным телом, но помню, что уже лет в пять обладала развитыми представлениями на эту тему и испытывала сладкую смесь наслаждения и стыда от опасности быть застуканной.
Так, наверное, бывает у многих?
Но у меня это не остановилось на определённой границе, перерастая постепенно в манию, плоды которой сказываются до сих пор.
Читая книги не самого детского содержания - читать я научилась рано, а родителям моим лень было каждый раз смотреть, что я беру с полки? - я иногда специально останавливалась на страницах, живописующих нечто бесстыжее, в разряд чего для меня тогда могло попасть и обычное любование героя ножками героини, оставляя книгу надолго распахнутой на этом месте. И, когда ко мне в комнату кто-то входил, не сразу закрывала книгу - словно желая втайне, чтобы кто-то разоблачил меня.
Многие эпизоды я перечитывала снова и снова.
К примеру, некоторые моменты из цикла "Ксанф" Пирса Энтони, моменты, явно предназначенные для подростков, но будоражившие моё детское воображение.
О, благодаря своей преждевременной извращённости я прекрасно понимала, почему иные жители его сказочной страны так интересуются цветом трусиков героинь.
Это ведь запретно, а значит, так сладко?
Понимала я и то, почему отсутствие трусиков вводит некоторых персонажей в шок - и почему некоторые слегка отрицательные героини открыто бравируют этим.
Свой первый опыт хождения без нижнего белья я осуществила ещё в одиннадцать лет, сняв трусики с себя в подъезде и затолкнув их в одно из отделений ранца. Поначалу на протяжении уроков мне всё время казалось, что юбочка вот-вот нечаянно задерётся и обнажит моё преступление, но к концу занятий я стала даже ловить себя на лёгком желании самой как бы нечаянно приподнять её перед кем-то.
Хорошо, что удержалась?
Возвращаясь к запретным ласкам своего тела, можно сказать, что я предавалась этому столько раз и столькими способами, что давно потеряла им счёт.
Если поначалу меня манила естественная постыдность сего действа, опасность быть обнаруженной, то с течением времени этого перестало хватать, я стала всё чаще и всё ярче представлять себе, как меня обнаруживают за этим, как на меня смотрят при этом - мои родители, учителя, даже школьные подруги с одноклассниками.
Это был пат.
Мне дико хотелось быть пойманной, хотелось, чтобы на меня смотрели, но в то же время я понимала - меня убьют, если это произойдёт...
Не помню точно, во сколько лет я нашла выход?
Кажется, я сидела на кухне, негромко работал телевизор, на плите неторопливо варился гороховый суп. Отец был на работе, мама отправилась в дальний супермаркет за удешевлённым растительным маслом, что обещало затянуться на полчаса минимум.
Я смотрела в окно на ребят, игравших в футбол. Среди них был и Влад Карасев из нашего класса, который мне всегда смутно нравился. При резких движениях, вроде подачи мяча, тельняшка его так и норовила отслоиться от синих брюк, а брюки чуть-чуть сползали, показывая тесемку плавок.
Он был вынужден всё время подтягивать их, каждый раз смешно краснея и злясь. В слежении за этим было что-то немного стыдное, почти как в перечитывании избранных эпизодов некоторых книг.
Мне вдруг подумалось: "Стол, за которым я сижу, скрывает меня целиком ниже пояса. Если я опущу руку под платье, никто не увидит этого?"
От мысли этой стало жарко.
Как можно более небрежным движением я, продолжая сидеть за столом у окна и изучать ребят, опустила руку под стол и коснулась ею колена...
В этот момент у Влада сорвалась подача из-за необходимости невовремя отвлечься на брюки. Капитан команды что-то резко сказал ему, наверное, посоветовав взять из дома подтяжки? Рассерженный и злой, Карасев побрёл от поля к скамье, его опущенная было голова приподнялась на миг, взгляд скользнул по окнам дома напротив - и тут, такое ощущение, наши взоры соприкоснулись.
Это длилось не больше мгновенья.
Моё лицо ошпарило краской, моя ладонь, уже проникшая под платье целиком, прижалась к трусикам так, словно решила пустить там корни.
Ощущения были просто сумасшедшими.
Потом волшебство кончилось, Карасев отвёл взгляд и побрёл себе дальше, а я сидела перед окном за кухонным столом в мокрых трусиках и не могла понять: что только что произошло?
Этот опыт не был последним.
Я ласкала себя на кухне, рассматривая ребят и скрывая столом нижнюю часть своего тела. Я ласкала себя, сидя перед окном собственной комнаты и вместо стола используя естественное перекрытие в виде подоконника и части стены под окном. Временами я приоткрывала окно и почти высовывалась в него, дрожа от мысли о том, как мои действия отражаются на моём лице и не может ли кто-то из жителей дома напротив - или из проходящих по улице пешеходов? - догадаться, чем я занята в данную минуту.
Обычно, едва пик наслаждения начинал накатывать первыми приливными волнами, я закрывала окно, не желая слишком уж повышать риск.
Но пару раз - не сдержалась и оставила створки распахнутыми, терзая себя пальчиками под юбкой и пытаясь понять, как может выглядеть с улицы алое от стыда и неги полузажмуренное девчоночье личико...
Позже, уже к годам старших классов, мне случилось однажды побеседовать с парнем через окно, высунув голову наружу и не вынимая из трусиков руку. Нет, я не пыталась дойти при нём до экстаза, я даже не особо шевелила пальчиками, но сама мысль, что собеседник передо мною и не догадывается о нынешнем моём занятии, просто сводила с ума.
Быть может, как-то - краснота кожи, блеск глаз? - это всё же отразилось на моём виде. Парень, наверное, принял это на свой счёт, иначе почему бы в конце разговора он попытался назначить мне свидание?
Но это было потом.
В школу свои опыты я старалась не переносить, хотя на раннем пике озабоченности случилось всё же произвести пару экспериментов. Знал бы Евгений Анатольевич, наш преподаватель истории, почему тихая интеллигентная пятиклассница так краснела и заикалась поначалу, отвечая на вопросы об Иване Грозном?
На год или два бушующие гормоны приутихли, что слегка умерило экстремальность моих развлечений. И очень кстати - не знаю, что иначе бы вышло со мной?
В четырнадцать лет мне подарили телефон.
Надо ли говорить, что я постаралась освоить как можно быстрее все его функции? Помимо осуществления обычных звонков, он мог проигрывать мелодии, мог исследовать Интернет, мог снимать фото и видео - хотя при попытке попробовать себя в качестве фотолюбительницы меня разочаровал громкий щёлкающий звук, который не получалось отключить.
Позже я поняла, как отключить звук щелчка, для этого требовалось перевести в беззвучный режим телефон в целом. Но при поиске данных об этом я также узнала о причине, по которой звук щелчка сделали неотключаемым обычным образом. Оказывается, японцы таким способом борются с извращенцами, тайно снимающими в школьных раздевалках, что у девочек под юбкой.
Нужно ли говорить, на какие думы это меня навело?
Первый сделанный мною "беззвучный" снимок изображал меня, задравшей юбочку, демонстрирующей объективу трусики.
Поизучав его пару секунд, ощущая, как горит лицо и колотится сердце, я тут же удалила его. И ещё пару минут думала о том, какая я дура, и что рассказывал же Артём, что на картах памяти телефонов сохраняются все стёртые снимки.
Следующий сделанный мною снимок изображал меня ниже пояса. Я надеялась, что по снимку этому невозможно меня узнать, просто полураздвинутые девичьи ножки - и залезшая между них рука...
Возбуждение было сильнее здравого смысла.
Отдельного упоминания заслуживает состоявшееся примерно в те же годы моё знакомство с компьютером - и, как следствие, с Интернетом, хотя подключаться к нему мне тогда разрешалось не более чем на час в день. Будучи воспитана на страшных историях бульварной прессы о всесилии хакеров, я с самого начала не воспринимала подключённый к Сети компьютер как целиком свою вещь - мне казалось, что едва ли не любой файл в нём может быть завтра опубликован в теленовостях.
Теперь я понимаю, что неразумно, наверное, было питать такую паранойю к компьютеру, в то же время безоглядно доверяя мобильному телефону.
Но - как было, так было?