ПОД КУЩАМИ, ИЛИ ПРИЯТНОЕ ВРЕМЯПРОВОЖДЕНИЕ С СЕЛЬКИМИ ГЛУПЫШКАМИ.
Анонимная повесть, опубликованная в британском эротическом журнале «Пёрл» («Жемчужина»). Перевод с английского Ю. Аксютина.
№ 5. Ноябрь 1879 года.
(Продолжение).
5. Записка от дяди к полковничихе.
При нашем позднем появлении к завтраку на следующее утро Энни и её сестры ополчаются на нас и, надувши губки, замечают:
— Не очень-то вас заботит наша компания, если вы валяетесь в постели, а нас на лучшую часть дня предоставляете самим себе!
И ещё сообщают, что Роузе столь плохо себя чувствует, что, находясь всё ещё в дезабилье, завтракает у себя в комнате.
Здесь вмешивается их мама, добавляя:
— Вы меня удивляете, Уолтер, следуя примеру лентяя Френка. А ведь как вы сразу же по прибытии сюда стремились пораньше встать для совершения утренней прогулки. Взгляните на Энни, она и на половину не столь румяна и оживлена по сравнению с тем, как она выглядела после вашей первой прогулки.
Густая краска заливает лицо при этом намёке на нашу первую богатую событиями прогулку, когда у нас случилось приключение с быком. Но я отвлекаю внимание её родителей от наблюдения за ней, отвечая:
— То, что живущие в городе всегда так торопятся насладиться свежим воздухом, — это так. Но и факт, что этот воздух теперь оказывает экстраординарное сомнологическое воздействие на меня, во время вчерашнего ужина мне еда удавалось держать свои глаза открытыми, а сегодня утром я долго не мог пробудиться от сна.
— Я рад, — вмешивается Френк, — что Уолтер теперь знает, что это вовсе не лень, и будет держать мою сторону, когда я опять стану утверждть, что это — естественная сонливость юности, готовая проявиться и от острого бодрящего воздуха, которым мы дышим тут весь день.
Папа делает несколько недоверчивых, иронических замечаний о современной молодежи, а затем, поскольку завтрак закончился, встаёт из-за стола и говорит мне:
— Уолтер, не согласитесь ли вы проехаться верхом дюжину миль, чем весьма обяжете меня. Френк навряд ли будет готов раньше чем через час; да и, откровенно говоря, я не доверил бы ему встречаться с леди, для которой предназначена моя записка; однажды он уже подверг риску мою корреспонденцию по поводу одного бракоразводного дела. Миссис Лезли e — супруга полковника — и молода и весела, и я предпочёл бы взвалить заботу об этом послании не на него, а на вас лично.
Я с готовностью соглашаюсь, тем более, что замечаю, как тень смахивающего на ревность беспокойства невольно пробегает по лицу Энни. Лошадь уже стоит у двери, так что, прыгнув в седло, я скачу прочь с трепещущим ожиданием чего-то пикантного, что ждёт меня по возвращении. Не стану распространяться о своих раздумьях во время этой восхитительной часовой поездки. Атмосфера настолько бодрящая, а мысли мои настолько поглощены любовью, что, когда я натягиваю поводья, достигнув главных ворот при въезде в полковничьи угодья, я чувствую, что могу выебать любую мымру, будь то ведьма или воротная стойка, лишь бы в юбках. Но вот привратник провожает меня внутрь, и я выпрыгиваю из седла перед дверью красивого старого Елизаветинских времён зала, на мой стук быстро отвечает довольно статный молодой парень с индусскими чертами лица:
— Миссис Лезли дома и просит вас извинить её, поскольку она всё ещё занята своим туалетом и не может спуститься в гостиную, а потому хочет немедленно видеть вас в собственном будуаре.
Столь куртуазное приглашение оживляет все мои любовно романтичные мысли, которыми я только что забавлял себя. Препровождённый в будуар, я нахожу там хозяйку — красивую брюнетку лет 23-х, с необыкновенно очаровательным выражением лица и большими, живыми, тёмными глазами, казалось, проникающими в самую душу. Она протягивает мне руку и приглашает сесть рядом с собой, говоря:
— Так, вы — кузен Уолтер, я предполагаю... Отчего же не приехал Френк? Что ж, передайте ему, что я была бы весьма рада видеть и его, но нахожу, что его кузен не менее очарователен, чем он сам.
Затем, позвоннив, продолжает:
— Вы не примите со мной по чашке шоколада? С дороги. Меня лично он подбодрит для того чтобы всерьёз заняться делами, о коих пишет ваш дядя.
И выдвинув ящик, выкладывает на стол несколько пачек бумаг — судя по всему, судебных документов.
Тут появляется слуга — тот самый индус, что только что привёл меня сюда.
— Вишну, — говорит ему миссис Лезли, — принесите шоколад. Две чашки. И бисквит. И не забудьте также флакон ликёра.
А как только он исчезает, обращается ко мне:
— Не правда ли, этот дикарь хорошо смотрится? Полковник заимел его задолго до женитьбы на мне, и я называю его именем главного индиустского бога, хотя всякий раз, когда смотрю на него, мне на ум приходят Иосиф и жена Потиара, особенно теперь, когда полковник в отсутствии. Вам такая мысль не приходит в голову? Это нестерпимо стыдно. Но что делать брошенной молодой жене, оставленной наедине с собой?
В таком возбуждающем любопытство духе продолжает она болтать и дальше, не давая мне шанса вставить реплику или замечание, просматривая в то же время выложенные перед нею бумаги, причём с таким видом, будто обречена на горькую судьбу заниматься этим делом.
Тут слуга приносит шоколад и тому подобное, после чего отсылается с приказом сказать Аннетте, что её хозяйка будет занята ещё какое-то время и её не надо беспокоить, пока она не позвонит для завершения своего туалета.
Каким очаровательным объектом представляется мне моя прелестная хозяйка, вертящаяся в своём пеньюаре с настолько открытым воротником, что выставляется напоказ верхняя часть белоснежных выпуклостей её соблазнительной груди, а помимо прочего позволяющая мне мельком взглянуть на свои голые ступни в довольно миниатюрных синих атласных шлёпанцах!
Она сама наполняет обе чашки шоколадом, подливает туда немного ликёра и протягивает мне одну из них, пересаживаясь ко мне на мягкую пружинистую кушетку.
— Выпейте-ка сразу до дна, — говорит она. — Это гораздо лучше, чем потягивание маленькими глоточками, да ещё к тому остывший.
Мы залпом выпиваем свои чашечки, и я почти тут же остро ощущаю, как горячий чувственный порыв пронизывает всего меня, и, взглянув на мою прелестную компаньонку, вижу, что и её глаза искрятся, каким-то чудным любовным огнём.
Сущий дьявол овладевает мной, и в какую-то долю секунды я, поставив пустую чашку на стол, хватаю её одной рукой за шею, прижимаю её лицо к своему и запечатлеваю несколько поцелуев на её щёках и губах, в то время как другая моя рука завладевает её такой привлекательной грудью. Она покрывается румянцем и восклицает:
— Фи! Фи, сэр!! Как можно прибегать к таким вольностям, тогда как я не могу помочь себе, не опасаясь уронить чашку?
— Дорогая леди, простите меня за вольности! — восклицаю я, бросаясь перед нею на колени и пряча в её коленях своё лицо, но нервно сплетая руки вокруг её талии, так что чувствую, как она вся вздрагивает от эмоцией. — И не вините себя!... Разве можно взирать на такое очарование и не соблазниться? Да, соблазниться! Ну как тут не сойти с ума, глядя на такие прелести? Вы уж извините мою самонадеянность!... Могу я на это надеяться?
Внезапно она вздрагивает как бы от боли и вскрикивает:
— Ах! Боже! О! О!! О!! У меня в ногах судороги... О! О!
Чашка выпадает из её рук.
— О, отпустите меня, сэр! О, Уолтер, извините, мне надо потереть их!
Тут появляется великолепная возможность воспользоваться удачливым шансом.
— Какая жалость, дорогая леди! Позвольте мне облегчить вам эту ужасную боль, ведь я — медицинский студент, — говорю я, осмеливаясь приподнять ...
полы её пеньюара и принимаясь своими нетерпеливыми руками потирать её прелестные икры.
И моему взору открываются не только икры. От созерцания всех этих прелестей у меня кровь вскипает, мои пальцы постепенно блуждают всё выше и выше, и я не могу удержаться от того, чтобы не запечатлеть поцелуй на восхитительно мягкой плоти, тогда как она, кажется, скорее вздыхает, чем говорит:
— О! спасибо! Но молю вас, хватит! Ведь это так неприлично!... Да и судорога уже прошла.
— Нет, нет, дорогая мадам, — тороплюсь ответить я, с каждой секундой позволяя себе продвигаться дальше и извлекая выгоды из её, для меня уже очевидного, горячего темперамента. — Нервное сокращение ваших великолепных бёдер убеждает меня, что всё не так просто и судорога может возобновиться, если я не сумею избавить вас от неё... Вы не должны возражать мне, ибо я — медик.
— Вы жулик, юный злодей! Ваши прикосновения и поцелуи выводят меня из себя... Но как можно противиться столь обходительному студенту? О, Уолтер, Уолтер, ведь я только попыталась малость вывести вас из равновесия, вовсе не думая, что вы окажетесь таким галантным юношей! И вот я поймана в свои собственные сети! И мне ничего не остаётся, как сдаться на вашу милость! Но к чему такая спешка? Боюсь, что вы испортите все это своей порывистостью... Так что прежде чем вы овладеете мною, извольте сперва поцеловать мне святыню любви.
Как завороженный, я пытаюсь раздвинуть ее колени и разместиться меж её восхитительных бёдер, а она щебечет без остановки:
— Сэр! Разденьтесь, разденьтесь же, сэр! Мне надо увидеть своего Адониса, раз уж ваша Венера теперь срывает перед вами свои покрывала.
И, избавившись от своего пеньюара (который, теперь я вижу, был единственным предметом её одежды), поднимает моё лицо к своему, проталкивает мне в рот свой язык, его бархатным наконечником в самом что ни на есть восхитительном стиле передавая мне свою чувственную энергию, и в то же время подвергает восхитительной обработке мои уд и шары. Однако это оказывается уж чересчур для моего нетерпеливого коня, и мои выделения почти немедленно разлетаются по всем её рукам и телу.
— Ах! Какой непослушный нетерпеливый мальчик! Ну надо же! Так быстро кончить! Снимите свою одежду, сэр, и давайте займёмся любовью вон на той кровати. Мой муж заслуживает этого, оставив меня незащищённой перед таким искушением. Ах, дорогой мой мальчик, как я буду любить вас! Какой у вас прелестный дрючок, и ничего особенного, что он — как это называются? — настоящий ёбарь!
И покраснев при произнесении этих слов, продолжает:
— Так говорит полковник о молодых парнях. Наверно это ужасно грубое слово, Уолтер? Но столь полно значения. Всякий раз, когда он говорил так, я не могла отказать себе в желании заиметь такого юного джентльмена и обходительного ёбаря, — точно такого, как ваш дядя послал мне сегодня.
Пока она не переставая говорит это, я скидываю с себя всё, и после того как становлюсь столь же голым, как и она, мы, обнявшись, целуясь, живот к животу, и облапив прелести друг друга самым различным способом, медленно продвигаемся по направлению к манящей нас в другой комнате кровати. Один или пару раз я останавливаюсь и пытаюсь вставить свой дрючок в стоячем положении, но она подобным образом не желает. Но вот, наконец, когда её задница упирается в край кровати, она приказывает:
— Встаньте на колени и поцелуйте любовное гнёздышко.
Мой язык тут же обнаруживает её прекрасный жёсткий клитор, ибо он на добрых полтора дюйм выступает из губ её вагины. Я в экстазе сосу его и щекочу ее чувствительные органы так, что она через минуту или две обильно истекает, но, держа меня за голову обеими руками, заставляет продолжать. Гамаюш получается уж очень и очень приятным; мой язык упивается её сливочной эмиссией, пока она не просит:
— Могли бы вы прилечь на кровать, чтобы позволять и мне насладиться вашим прекрасным дрючком?
Ещё раз игриво и любовно прикусив её возбуждённый клитор и закончив таким образом с этой прелюдией, я вскакиваю на ноги, мы опрокидываемся на кровать, и её рука с готовностью хватает моего петуха, как только я взбираюсь на её восхитительное тело.
— Какая жалость! — вздыхает она. — Как можно было так истощаться? Вы непослушный мальчик! Не подумали вот, чтобы побольше оставить для меня... Тем не менее я нахожу его несообразных размеров и твёрдым!
Произнося это, она сжимает мой предмет в руке и подносит его головку к метке. Эту последнюю я нахожу восхитительно узкой и уверяю:
— Да вы почти девственница!
— Разве что только для вас, мой дорогой Уолтер. У полковника для моего угождения, — так уж было суждено! — такая малютка, что у меня, в туго вроде бы стянутой, едва ощущается мною! А вот ваше сокровище доставляет мне удовольствие и заставляет чувствовать себя так, будто внутренности мои полностью заполняются наслаждением!
Я готов вот-вот... , словно ни разу не метал икру. И вот мы чуть ли не тонем во взаимной эмиссии, причём так одолеваемы чувствами, что почти падаем в восхитительный обморок. Правда, он длится не более минуты; пульсирование и сжимание складок её вагины вокруг моего восхищенного дрючка побуждают меня возобновить усилия, и мы быстро прогрессируем к другому исходу. Тогда она, проверив меня, просит меня на немного выйти:
— Я хочу развлечь вас, пока не почувствую, что опять должна вас иметь.
И добавляет:
— Если я смогу заставить вас продлить по возможности моё наслаждение, оно станет гораздо большим. Сядьте-ка на меня, дорогой Уолтер, положите свой красавец-дрючок между сферами моей груди, и пусть на это у вас уйдёт какое-то время. Не могу удержаться, чтобы не сказать вам, как это прекрасно, причём готова повторять это снова и снова!
Она принимается ласкать его своей рукой и закрывает своими двумя малышами так, чтобы я мог работать между ними.
— Это действительно восхитительная идея! — хвалю её я.
Но она не исчерпывает все свои средства моего возбуждения. Её другая рука проходит под моим бедром, и я подумал, было, что она хочет трахать себя, но это оказывается всего лишь предварительным смачиванием пальца для последующего траханиия им моего заднепроходного отверстия. Это заставляет меня почти тут же снова кончить.
— Теперь, — говорит она, — мне бы хотелось прокатиться на вас верхом, причём совершить это как можно дольше, так что давайте-ка полностью переменим позиции.
Это делается, и она едет на мне, поочередно останавливаясь, пока приблизительно через двадцать минут мы не встречаемся в новом великолепном потоке спермы.
— Как вам всё это нравится? — восклицает она, едва переведя своё дыхание. — Но нам пора вставать и отвечать на письмо вашего дяди. А вы должны обещать, что снова скоро приедете.
После моего возвращения от миссис Лези ничего такого в течение вечера не происходит, но я могу видеть, что Энни весьма задета тем, что у меня не находится ничего рассказать ей об этом визите, кроме того, что я нашёл леди — жену полковника довольно очаровательной особой, и был вынужден остаться с нею на ланч, прежде чем она не напишет ответ на дядину записку.