— Нет, я тебе не дам спать. Просыпайся сейчас же, — она стянула с меня одеяло. В утренних лучах ее голова в бигудях, как в змеиных яйцах, — где ты шлялся? — Мама, я уже не мальчик, — я попытался натянуть назад одеяло. Ни дать, ни взять — бытовая горгона со спящими змеями на голове. — А это что такое? — она так завопила, как будто увидела себя в зеркале моими глазами. — Где? — я, наконец, проснулся окончательно. — У тебя на спине. Кто это тебя так обсосал? — Что? А? Это моя любимая. Ты меня испугала. Не надо, прошу тебя, с раннего утра ужасы... — Что? Это та, которую ты называл приличной девочкой? Это она? — Нет. Другая. — Какая другая? Кто она? У нее что, рот, как медицинские банки? — Мама, это наше личное дело. Ин-тим-ное! — растянул я с ударением. — Ты давно вылечил трихомоноз? Хочешь еще сифилис подцепить? — Перестань. Ты мне надоела.От растерянности и обиды у нее дребезжали голосовые связки. Сейчас будет плакать. — Извини. Я грубиян. Я больше не буду, — я поднялся и поцеловал ее в щеку. — Иди умывайся и чисть зубы. Папа уже завтрак приготовил. — Слушаюсь и повинуюсь. Прости меня мамочка, я — подлец. — И подлиза.* * *Я пошел в ванную и включил душ. О, черт, опять столбняк. Некстати. Я закрыл дверь ванной изнутри. Посмотрел на себя в зеркало. Провел по щетине. Надо бриться. Огромный засос на груди — медаль за победу в сексуальной революции... Какая вчера была ночь... Мой дуралей жаждет повторения больше, чем я сам. Я повернулся спиной к зеркалу. Да, там было чему испугаться. А она? Остался ли на ней клочок чистого тела? Только к пяткам я не добрался...Я присел на край ванной и закрыл глаза. Как я ее хочу! С первого взгляда меня не покидало ощущение, что я ее знаю. Только не могу вспомнить, откуда.И я и она оказались на пикнике случайно. Наши общие друзья устроили вылазку на природу. Меня подобрали в баре, возле которого затаривались водкой. Ее на шоссе. Она тормозила тачку. Хрупкая, даже плоская фигурка. Но в ней жил какой-то шарм. Она закидывала голову, убирая длинную, пшеничную прядь с глаз. Прямые и естественные волосы. Вообще без косметики. Родинки светло-коричневые на шее и возле ушей. Мне почему-то показалось, что она пахнет яблоками. Теми, которые зеленые с белыми веснушками... Забыл, как называются. Такие же прозрачные, как ее кожа. Девушку звали Алиса.Мы шли домой молча. Я отстал на шаг. Она вскинула голову. Белая длинная шея. Через плечо покосилась на меня. Осанка прямая, легкая походка. Откуда же я ее знаю? — Тебя провести? — спросил я. — Да нет, не стоит. Встретимся в баре, — она сказала это очень просто. Как будто мы были знакомы вечность. — Я бы хотел с тобой поговорить.Она не спросила «о чем», улыбнулась: — До встречи, — ее голос не резал летние сумерки — прошуршал в унисон свежему ветру. Домой я не пошел. Направился сразу в бар.Она появилась ближе к полуночи. Оделась, как гимназистка. Темное платье с кружевным воротничком и кучей мелких пуговиц на спине. Тонкие лодыжки обтягивали дорогие колготки. Маникюр без лака. Волосы убраны в пучок. Накрашены только губы. Неярко. Все неярко и неброско. Создавалось впечатление, что она прячется. Я пытался уловить запах ее духов, когда она подошла к стойке бара. Веяло пронзительной свежестью, но не мылом и не духами — осенним утром. — Что ты будешь пить? — спросил я ее. — Водку с колой. Два к одному, — уточнила она бармену, — хочу русскую музыку. — Ты будешь танцевать? — А то как же, — она не спеша, но не отрываясь от бокала, высосала через трубочку свой коктейль, — мне еще одну дозу. — Алиса, ты уже в кондиции? — окликнул ее хлюпик в драных джинсах, — сольемся в экстазе танго? — О, давно не виделись. Конечно, — она протянула ему руку и они двинулись вглубь зала. Танцевали они не танго, а нечто среднее между классическим фокстротом и хиппишным «танцуй, как танцует душа». Вел слюнявчик ее довольно уверенно. О ней и говорить нечего — бабочка — луна — она самая. Танцы — ее родная стихия. Хлюпик поднял и закружил ее. Задралась юбка, и что я увидел? Она в чулках. У меня опять сперло дыхание. Скромница! Я не стал дожидаться конца танца. Подошел к ним и схватил ее за руку: — Я хочу с тобой поговорить.Мы вышли в вестибюль. Ее близость сводила меня с ума. Я сжал Алису, как спазм мое сердце — беспощадно. Как жаждущий путник в пустыне пьет воду — пил ее сдержанное дыхание. Она обвила свои крылатые руки вокруг моей шеи. Тонкая, гибкая — я мог ее держать в двойном кольце. Она привстала на цыпочки. Это безумие! Язык горько-сладкий, как вишневые косточки. И это помню. Откуда? Я пьяное чудовище — стукнул ее головой о стену. Она даже этого не заметила — только теснее прижалась к моему животу своими ребрами. Я на секунду опомнился. Оглянулся. Бар находился в кинотеатре. Сейчас зрительный зал пустой. Старожихи в стеклянной будке вестибюля не видно. — Идем, — мы незаметно проникли в пустой зал. Я сел на кресло в последнем ряду и усадил ее спиной к себе. Руки не слушались. Я не мог совладать с мелкими пуговицами. В остервенении дернул ворот ее платья с двух сторон. Пуговицы рассыпались и гулко покатились к нижним рядам. Я не ошибся — она пахнет зелеными яблоками. Я обсасывал ей шею, лопатки, руки и подмышки, как голодный пес молочные косточки. Она глубоко, беззвучно дышала. Я задрал ее платье. Чулочки держались на поясе. Ее «киска» спряталась под кружевными трусиками. — Расстегни мне штаны, — хрипло приказал я ей, — не поворачивайся. Сиди так, — пока я искал ее клитор, она безуспешно пыталась расстегнуть мне пуговицы на джинсах. Я добрался до ее сокровища и, наконец, услышал ее тихий стон. Сам я был в плену проклятых штанов. — Встань, — не убирая правую руку, я подтолкнул ее, левой быстро расстегнул ремень и пуговицы. Мой мальчик получил долгожданную свободу. Сейчас ты получишь ее, эту гимназисточку в белье проститутки.Но в это время открылась дверь в зал. — Есть тут кто? — заскрипел старушечий голос. Полоса света стегнула кнутом. — Тихо. Не волнуйся, — прошептал я Алисе. — Сейчас свет включу, — пригрозила старушка. — Не надо, бабуля. Мы выходим, — с нескрываемой иронией громко покаялся я. Видимо, она привыкла к таким парочкам. — Быстро. Я ждать не буду.Мы наспех поправляли одежду. Когда выходили в вестибюль я, обнимая Алису, придерживал ее платье на худеньких плечиках. Она опустила голову. — Бабуля, мы только целовались, — мне хотелось оправдать ее, растрепанную гимназисточку в двадцатидолларовых чулках. — Знаю, знаю. Лето на улице. Парка что-ли, нет? — беззлобно ворчала старуха. — Спасибо за совет, — я подтолкнул Алису вперед, чтобы старуха и остальные зеваки не заметили разорванного сзади платья. На улице я поднял ее на руки. Алиса засмеялась, как голубка. Грудное низкое воркование. Или ворона? Без разницы. — Я тебя знаю. И не помню, откуда. Мы могли встречаться раньше? — Нет. Я бы тебя запомнила. Поцелуй меня. — Сейчас. Я не только целовать тебя буду. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. В парк не пойдем. Я возьму машину, и поедем за город. Идем, гараж недалеко.Но из гаража мы не выехали. Как только я сел за руль, Алиса набросилась на меня сзади со своими сосущими поцелуями. Она лишила меня всяческой мужской инициативы. И откуда в этом худосочном тельце столько силы и страсти? Алиса меня возбуждала и страшила. Она присасывалась, действительно, как пиявка...(продолжение следует)